И он уже считал себя настолько закаленным, неуязвимым, что даже бесстрашно высказывал презрительные суждения о русских, не испытывая при этом отвращения к самому себе.
И он задорно спросил шофера, сутулого, пожилого солдата с лицом, изборожденным грубыми продольными морщинами:
— Ну что, скоро возьмем Москву — и конец войне?
Шофер, не поднимая усталых глаз, заметил угрюмо:
— Ты считаешь, что война с русскими уже кончается, а они считают, что только сейчас начинают воевать с нами.
— А сам ты как думаешь?
— Хайль Гитлер! — сказал шофер и, не отрывая правой руки от баранки, приподнял указательный палец.
По произношению Иоганн угадал в нем южанина.
Шофер подтвердил это предположение.
— Есть немцы, которые пьют только пиво, другие — только шнапс, но есть и третьи — они любят вино. — Покосился на Вайса; — Да, я из Саара, а ты, сразу видно, прусак.
— Да, я прусак, — в свою очередь подтвердил Иоганн. — Знаешь, как в одной умной книге написано о Пруссии: «Пруссия не является государством, которое владеет армией, она скорее является армией, которая завладевает нацией».
Шофер сказал подозрительно:
— Для прусака ты что-то слишком образован.
— Это потому, что я племянник Геббельса.
— Правильно, — согласился шофер. — Только для полного сходства не хватает, чтобы тебе ногу перешибли.
— Не теряю надежды.
— Русские тебе помогут.
— Не успеют: скоро им конец.
— Ты что, из похоронной команды, как твой дядя? Он их давно всех похоронил.
Вайс сделал вид, что не понял опасного намека, осведомился:
— Ты, видно, старый солдат? В первую мировую сражался?
— Да. До Урала дошел.
— Ну! — удивился Иоганн. — Да ты герой!
Шофер спросил:
— А ты лесорубом когда-нибудь работал?
— Нет.
— Ну ничего, русские научат. Они нас на Урале научили лес валить. В первую мировую не весь вырубили, на вторую оставили. Лесов там много, на всех хватит.
— Ты что-то глупо шутишь, — строго заметил Иоганн.
— А я поглупел, — глухо сказал шофер. — Поглупел со вчерашнего дня, как открытку поздравительную получил: по поводу смерти героя моего последнего — младшего. А было у меня их трое. Три поздравительных на одного отца — многовато.
— Кури, — Иоганн протянул пачку.
Шофер взял сигарету, сказал печально:
— Курю. Но не помогает.
Иоганн посоветовал:
— Просись на фронт, отомстишь за смерть сыновей.
— Кому?
— Русским.
— У меня их в шахте завалило, — сказал шофер. — Понял? В шахте! Личная собственность рейхсмаршала Геринга эти шахты. Был приказ экономить крепежный лес в связи с военным временем. Вот костями моих сыновей и подпирали кровлю.
— Ради победы приходится приносить жертвы.
— Господину Герингу? Моих детей?
— Ты рассуждаешь как коммунист!
— Похоже? — Шофер склонился, что-то поправил на дверце, у которой сидел Иоганн. Прибавил скорость, прижался к рулю и, не глядя на Вайса, предложил: — Давай еще закурим.
Иоганн полез в карман за сигаретами. И тут шофер, резко толкнув Иоганна плечом, выбросил его из кабины. Машина, хлопая дверцей, помчалась по шоссе.
Иоганну повезло: он упал в кювет рядом с дорожным столбиком. Еще немного — и он разбился бы насмерть, ударившись об этот столбик.
Но хотя у Иоганна ныло все тело и в общем глупо было оказаться на дороге в столь бедственном положении, настроение у него не испортилось. Скорее даже наоборот. Такого немца, как этот шофер, он встретил здесь впервые. Ай да шофер! Побольше бы таких немцев!
Иоганн отряхнулся, привел себя в порядок. Да, вид у него неважный, и руку рассадил. Вот к чему может привести бесцельный «треп». Впрочем, разве такой уж бесцельный? Нет, кое-что полезное для себя он извлек из этого разговора, кое-что…
И, как ни печален был недавний урок, в следующей попутной машине, а ею оказался бензовоз, Иоганн снова завязал оживленную беседу с водителем, молодым парнем из Зальцбурга, бывшим ночным таксистом.
Посасывая эрзац-сигару, изготовленную из бумаги, пропитанную раствором никотина, этот знаток злачных мест рассказал Вайсу, что и здесь, в Варшаве, можно порезвиться не хуже, чем даже во Франции, были бы деньги! С каждой поездки на его долю приходится десять литров первосортного американского или английского горючего — это на черном рынке то же, что и литр самогона, а с пол-литром можно смело стучать ногами в дверь любой знакомой девочки.
— Да кто тебе поверит, что бензин американский! — рассмеялся Вайс.
Шофер обиделся, объяснил:
— Наша колонна авиацию обслуживает. Значит, бензохранилище фирмы «Стандарт ойл Нью-Джерси» или «Ройял датч-шелл», и до самого последнего времени они после каждого миллиона литров присылали премии: зажигалки, электрические фонарики, часы, портфели… Конечно, шоферам эти премии не достаются. Все начальству.
— Обходят?
— Закон природы.
Вайс сказал доверительно:
— Я ведь тоже шофер. Но на легковой не много возьмешь.
— А надо с умом. — Шофер достал засунутую за щитком над ветровым стеклом карту, протянул Вайсу.
Иоганн развернул ее у себя на коленях.
Шофер объяснил:
— Кружки — базы. Дорога видел как идет! А я спрямляю проселками — вот и получается пять верных литров, помимо тех десяти.
Вайс долго смотрел на карту, запоминал. И когда отдал, еще несколько минут, напрягая сознание, вынуждал себя видеть эту карту и видел ее, словно она была нанесена незримыми красками на прозрачном ветровом стекле. Он сосредоточенно уставился в это стекло, но не замечал ни темных от дождя фольварков, ни прудов, как чешуей покрытых черной облетевшей листвой, ни серых грузовиков, в которых сидели солдаты в серой форме, с серыми лицами, не замечал он ни серого неба, ни серой дороги, ни серого дождя. Он видел только карту. И очнулся от оцепенения только в тот момент, когда вдруг отчетливо понял, что накрепко и очень точно запомнил эти кружки и тоненькие линии дорог в сетке квадратов. И тут же, подхватив последние слова шофера, предложил: